В XVIII веке термин Удмуртия не употреблялся. Он возник в 20-е годы ХХ века, после создания Вотской (с 1932 года – Удмуртской) автономной области.
Но по сложившейся историографической традиции этот термин используется в отношении территории, заселенной преимущественно удмуртами, примерно соответствующей четырем уездам в пределах образованного в 1780 году Вятского наместничества, а позднее (с 1796 года) – Вятской губернии: Глазовскому, Елабужскому, Малмыжскому и Сарапульскому. Территория современной Удмуртии занимает около 66,5 % площади этих уездов [1, с. 6].
Применительно к представителям коренной народности края в XVIII веке использовалось как древнее самоназвание удмурт (восходящее, вероятно, к форме ватмурт, от Ват «река Вятка» и мурт «человек, мужчина»), так и более позднее образование от того же первого корня, но с типичным русским суффиксом – вотяк. Последний (ныне устарелый) этноним употреблялся в Российской империи достаточно широко, хотя среди самих удмуртов он был непопулярным, поскольку нес явный уничижительный оттенок, указывающий на национальное неравноправие удмуртов и русских [2, с. 13-15].
До последней четверти XVIII века население Удмуртии в большинстве своем было крестьянским. По этническому признаку сельское население распределялось на русских (самая многочисленная группа), удмуртов, татар, бесермян и марийцев (самая малочисленная группа) [1, c. 110]. В течение XVIII века продолжалось активное освоение русским крестьянством территории расселения удмуртов, что отчасти ускорило процессы русификации и христианизации удмуртов.
В дневнике своего вынужденного путешествия А.Н. Радищев отмечает полиэтнический состав населения удмуртских деревень Малмыжского и Глазовского уездов, которые он посетил, бесконфликтность сосуществования различных этнических групп. В частности, в деревнях Глазовского уезда, расположенных по берегам реки Чепцы, ссыльный писатель отметил смешанные браки между удмуртами и русскими [3, с. 357].
И действительно, как подчеркивают исследователи, миграционные процессы в Удмуртии XVIII века отличались мирным характером, и источники не отразили каких-либо фактов столкновений между коренным и пришлым населением, доказательством чему служит такая оценка этнодемографической ситуации в Поволжье 70-х годов XVIII века известным путешественником, натуралистом и этнографом И.П. Фальком (1727-1774): «Согласие этих жителей достойно удивления. Они не ссорятся ни за границы, ни за притеснения, ни за какие-либо дела…» (цит. по: [1, c. 111]; подробнее о населении Удмуртии в XVIII веке см. [1, c. 109-111]).
Ведущую роль в хозяйственной жизни Вятского края имело земледелие. «Площадь обрабатываемых угодий в течение XVIII века удвоилась: в начале столетия пашня составляла 9-11 % территории «удмуртских» уездов, к концу – 20,4 %» [1, c. 111]. А.Н. Радищев в своих дорожных записках отметил главное занятие удмуртских крестьян – хлебопашество: «Есть у иных овины и риги <…>. Сушат хлеб в снопах» [2, с. 357].
Из неземледельческих промыслов удмуртов наблюдательный путник упоминает охоту – правда, отнюдь не процветающую: «Зверей мало, хотя лесу много; белки почти нет уже пятый год, по 9 коп. шкурка» [2, с. 356]. Как отмечают историки, промысловая охота на ценных пушных зверей в Удмуртии XVIII века была в упадке: «На рынки через посредничество скупщиков из зажиточных крестьян поступали в основном шкурки белки, зайца, лисицы, горностая, в меньшем количестве – куницы, бобра, медведя, рыси, росомахи. С увеличением распаханности территории, с повышением плотности населения добыча ценных мехов почти сошла на нет, прекратилась добыча соболя» [1, c. 113-114].
Дневниковая строчка А.Н. Радищева о том, что по реке Чепце, которая впадает в Вятку, «ходят суда до Глазова и ниже с хлебом в Астрахань» [3, с. 357], кратко и емко повествует об углублении товарно-денежных отношений в Удмуртии. В XVIII веке основными рынками сбыта хлебной продукции у крестьян удмуртского Прикамья были как северные города Архангельск, Соль Камская, Пермь, Чердынь, освоенные еще в XVI-XVII веках, так и южные точки: Макарьевская ярмарка под Нижним Новгородом, Астрахань, земли войска Донского и др. [1, c. 125-126].
В целом дневниковые записи А.Н Радищева об удмуртских селах и деревнях, а также образе жизни местного населения отражают реальную картину социально-экономической жизни Удмуртии в системе Российского государства конца XVIII века и являются ценным историческим документальным источником современника и очевидца. Однако не менее значимым для общей характеристики Удмуртии в то далекое время является и то, что не было отражено в путевых дневниках А.Н. Радищева.
В середине XVIII века в ходе масштабной индустриализации Уральского региона в Приуралье происходило интенсивное развитие крупной металлургической промышленности. На территории Удмуртии тогда был построен целый ряд заводов: медеплавильных, чугунолитейных и железоделательных.
Зарождение и становление крупнейших Камских железоделательных заводов – Воткинского (1758) и Ижевского (1760) – связано с именем их основателя, выдающегося государственного деятеля, реформатора и изобретателя графа Петра Ивановича Шувалова (1710-1762), которому были необходимы новые производственные мощности для переработки чугуна, получаемого на принадлежащих ему Гороблагодатских заводах на Урале [1, с. 118]. Благодаря близости к императрице Елизавете Шувалов добился приписки к заводам 13 тысяч государственных крестьян, которые впоследствии использовались на вспомогательных работах в ходе строительства и собственно на производстве [1, с. 119]. Однако сам он так ни разу и не посетил Прикамье, и фактическим строителем и руководителем обоих заводов был горный инженер Алексей Степанович Москвин (1726-1779).
В 1763 году, после смерти Шувалова, по указу Екатерины II оба завода перешли за долги в казну. С тех пор Воткинский и Ижевский заводы из частных стали государственными и оказались в ведении Берг-коллегии. В дальнейшем эти предприятия переживали подъем, упадок, возрождение и даже меняли профиль деятельности.
Так, Воткинский завод через несколько лет после открытия стал специализироваться на лужении и производстве листового железа, высокое качество которого было признано официально: «В 1765 году воткинские мастера выполняют первый «государственный заказ» – трудятся над изготовлением листов из белой жести для крыш царскосельских дворцов. Только по этому заказу было поставлено в Петербург листового железа около 13 тысяч квадратных аршин» [4, с. 17].
В мае 1773 года во главе экспедиции Петербургской Академии наук Камские заводы посетил знаменитый ученый и путешественник Петр Симон Паллас (1741-1811). Он высоко отозвался о Воткинском железоделательном заводе и его руководителе: «Правильным расположением молотовых фабрик и во всем установленным порядком приносит завод честь своему основателю Москвину» (цит. по: [4, с. 16]).
В 1782 году на Воткинском заводе была построена якорная фабрика. Через 6 лет, когда началась русско-турецкая война за Крым, завод получил срочный заказ на изготовление якорей и других железных изделий для Черноморского и Балтийского флотов. Ковка якорей не прекращалась и в праздничные дни, а вознаграждение рабочих исчислялось по особому тарифу, утвержденному высочайшим указом. В 1798 году в Воткинске открылась новая якорная фабрика, и со временем якорное производство разрослось настолько, что завод стал его флагманом [4, с. 26].
Более драматично складывалась судьба Ижевского завода. Первоначальным его продуктом было кричное (получаемое способом «варки» и содержащее углеродные примеси) железо, монопольными потребителями которого были Тульский оружейный завод, Петербургский, Брянский и Варшавский арсеналы и Черноморское Адмиралтейство [5, с. 12]. Вскоре ижевские мастеровые начали производить и сортовое железо. К сожалению, эта деятельность была свернута после событий 1774 года, когда завод был наполовину разрушен пугачевцами при поддержке страдавших от каторжного труда и притеснений приписных крестьян. «Второе рождение» Ижевска произошло только в 1807 году, когда здесь было налажено оружейное производство (подробнее см. [5]).
А.Н. Радищев, который в своих путевых дневниках обычно подробно описывал промышленность тех мест, где он побывал, о Камских заводах даже не упоминает. Ознакомившись с краткой историей Воткинского и Ижевского заводов, мы понимаем, что причиной этому было не быстрое продвижение петербургского изгнанника по Удмуртии, и даже не то, что Сибирский тракт проходил в стороне от Воткинска и Ижевска, а скорее некоторый застой в деятельности этих предприятий, снижение их вклада в благосостояние наместничества в целом. Надо полагать, именно поэтому в записках ссыльного писателя Удмуртия предстает как регион с сугубо традиционным, сельским укладом жизни.
